РАЗДЕЛ 2
Традиции блоковской драматургии в интертексте драматургии русского постмодернизма 1980-90-х гг.
2.1. Блоковские отражения в интертексте драматургии русского постмодернизма
Литература ХХ века является "единым пространством культурной памяти" [288, с.19-20]. Драматургия 1980-90-х гг., как часть "общего текста" постмодернизма, строит свои произведения на основе ведущих принципов, присущих этому направлению, среди которых В. Халипов, в частности, называет: "использование произведений литературного наследия в качестве "строительного материала" (цитирование)" [301, с.240]. Ощущение порога, слома, а также социокультурный взрыв 80-90-х гг. ХХ в. привели к обострению в постмодернистской литературе характерного для русской культуры свойства - "оборачиваться на себя" [1, с.55], что обусловило присутствие в интертексте русского постмодернизма национального архетипа. В постмодернистских текстах "воссоздаются вечные темы русской литературы: пошлость жизни, пьянство, тоска, любовь-спасение, дуэль, дорога, затворничество, сочинительство и т. д." [254, с.228].
К 1990-м гг. в отечественном литературоведении утверждается мысль о модернизме и постмодернизме как генетически родственных культурных направлениях. Среди культурных кодов модернизма, составляющих интертекст драматургии русского постмодернизма, особое место занимает драматургия А. Блока. Конец века сопровождается обращением современных авторов к драматургам, чье творчество отличается социальной и эстетической новизной. Драматическая трилогия А. Блока (его лирические драмы "Балаганчик", "Король на площади", "Незнакомка") "является выразительным примером лирической драматургии, которую пытались утвердить символисты" [209, с. 86].
Несмотря на признание отечественной наукой драматического наследия А. Блока в качестве предтечи пьес 1980-90-х гг. (В. Бегуновым [28], Н. Корниенко [132] и др.), блоковские знаки в интертексте драматургии русского постмодернизма до сих пор не становились объектом исследования. Изучение блоковских отражений как форм интертекста драматургии русского постмодернизма поможет осмыслить характер постмодернистской интертекстуальности, определить ее функции и приблизиться к решению проблемы сходств и различий между модернизмом и постмодернизмом в целом.
Современные исследователи (М. Липовецкий [153], И. Скоропанова [253; 254; 256], М. Можейко [192], Н. Фатеева [288; 289] и др.) отмечают опосредованный характер посмодернистской интертекстуальности. Цитата в постмодернизме это "не только вкрапление текстов друг в друга, но... парафразы, ассоциативные отсылки, аллюзии и т. д." [192, с.164]. Элементы блоковского дискурса, восходящего к лирическим драмам и драматической поэме "Песня Судьбы", бытующие в пьесах постмодернизма 1980-90-х гг., в большинстве случаев также носят опосредованный характер.
Определяющей чертой стиля пьесы Вен. Ерофеева "Вальпургиева ночь, или Шаги Командора" И. Скоропанова называет "сквозную пародийную цитатность" [253, с.333]. Цитатным по отношению к блоковскому дискурсу является уже название. Его вторая часть, оказываясь аллюзией на "Каменного гостя" Пушкина, отсылает непосредственно к одноименному стихотворению Блока. Блоковский дискурс в интертексте пьесы прочитывается не только в ее названии, но и в монологах персонажей. Так, "исповедь" героя обнаруживает параллели со стихотворением Блока "Рожденные в года глухие...": "Рожденные в года глухие, // Пути не помня своего. // Мы - дети страшных лет России - // Забыть не в силах ничего" [43, т. 3, с.278] и "Рожденные под знаком качества пути не помнят своего. Но мы - отребье человечества - забыть не в силах!.." [90, с.248-249] (подчеркнуто мной - М.С.).
С. Гончарова-Грабовская замечает, что "в 90-е гг. ХХ в. человек оказывается в ситуации психологического слома, нравственного кризиса, который привел к стиранию границ между добром и злом. В этой ситуации драматургия предложила свои версии жизни, свою картину мира, своих героев" [70, с.54-55]. "Новый" герой драмы конца ХХ в. содержит в себе информацию о культурах прошлого, настоящего и будущего и поэтому обладает особой степенью внутренней свободы, позволяющей ему изменить окружающий мир. Именно такого героя ("человека-артиста") стремился создать Блок [125, с.198-199]. Это "совпадение" обуславливает присутствие в пьесах русского постмодернизма персонажей из лирических драм, которые становятся литературными прообразами действующих лиц современных пьес.
Цитатный характер носят, прежде всего, имена персонажей драм русского постмодернизма. Так, образ и имя Монашки (Мария) из пьесы А. Иванова "Бес..." восходит к героине блоковской "Незнакомки", избравшей себе именно такое "земное" имя, которое оказывается связанным также с одним из обликов дуалистического женского образа лирики и драматургии Блока (Жена), соотносимым с образом Девы Марии. Ряд общих параллелей сближает также образы Анны в "Бесе..." и героини стихотворения Блока "Шаги Командора". Анна у Блока приходит на рассвете, в час смерти Дон Жуана и ее появление сопровождается тишиной: "Донна Анна в смертный час твой встанет... // В час рассвета... Дева Света!... // Анна! Анна" - Тишина" [43, т. 3, с.81]. Анна в "Бесе..." появляется в финальной сцене: "Старуха... справляется с задвижкой. Впускает Анну. В проеме двери на минуту становится виден яркий солнечный день" [103, с.49] (выделено мной. - М.С.), где рассказывает матери о смерти актеров на болотах этой ночью, после чего наступает "тишина", в которой "внезапно раздается смешок Гаспарова" [103, с.51].
Персонажи Блока в интертексте драматургии русского постмодернизма функционируют как культурные знаки, всплывающие в тексте. Так, фигуру актера Бориса Львовича, играющего на сцене Рыцаря ("Бес..."), с Рыцарем из "Балаганчика", который выступает на балу в "роли" пылкого влюбленного, сближают атрибуты - деревянный меч и картонный шлем: "Рыцарь споткнулся о деревянный меч... Он, весь в строгих линиях, большой и за