РАЗДЕЛ 2. АНАЛИЗ РАЦИОНАЛЬНЫХ НОРМ.
В этой главе определяется возможное поле значений содержащего нормы текста как требующего и допускающего возможность предельного обоснования. Единственно возможной, на наш взгляд, основой решения этой задачи служит тезис, прямо противоположный по смыслу тезису позитивизма, заявлявшего о невозможности обоснования норм. Согласно с нашей точкой зрения, значением нормы служит знание, поэтому обоснование норм есть ни что иное, как обоснование заключенных в них истин. Естественно, что речь идет не о любой норме и не о всяком знании, а только о тех, которые можно назвать рациональной нормой и практическим знанием. С этими уточнениями рассматриваемый тезис будет выглядеть следующим образом: значением рациональной нормы служит практическое знание. Данный раздел, т.о., преследует цели прояснения и обоснования этого тезиса, а также цели уточнения терминов, используемых при его формулировании.
2.1. Понятие и специфика рациональных норм
Несмотря на то, что о нормах известно совсем немного, два факта не вызывают ни малейшего сомнения и должны приниматься в расчет любой теорией, делающей нормы предметом своего рассмотрения. Первый факт состоит в том, что нормы существуют, второй, - в том, что их существует немалое количество. Первый факт делает их изучение возможным, второй - определяет основную методологическую проблему: может ли какая-то из норм рассматриваться как норма par excellence или же многообразию норм соответствует многообразие представлений об их свойствах. Так или иначе, решению данной методологической проблемы должны предшествовать упорядочение и классификация многообразных форм нормативности. Только по их следам можно говорить о том, какие нормы здесь обсуждаются, и как их рассмотрение согласуется с фактами нормативного плюрализма.
Если задаться вопросом о том, какие нормы нам известны, то большинство полученных ответов будут понятными и имеющими широкое признание формулировками правил социального регулирования. Эти примеры хорошо подходят под два распространенных понятия о норме. В первом норма определяется как способ управления и контроля за индивидуальной и коллективной деятельностью, во втором - как волеизъявление. Первое понятие говорит о норме в терминах выполняемых ею функций, вторая - в терминах ее значения или сущности. На основе этих понятий дается исходная классификация, основанием которой служит деление норм по их принадлежности к тому или иному институту.
Само по себе латинское слово "institutum" означает установление или обычай, однако в качестве термина социальной теории оно приобретает более широкий смысл, указывая не только на нормы, но и на социальную реальность, благодаря которой они возникают и действуют. Так, согласно М. Веберу, институтом называется сообщество, в котором "одной из причин, определяющих поведение, является наличие созданных самими людьми рациональных предписаний и аппарата принуждения" [27, с. 537]. Для институтов характерна стандартизация, типизация деятельности. Как утверждает Вебер, "конститутивное для таких объединений... поведение определяется как раз тем, что при наличии определенных объективных данных, свойственных определенной особе, от нее ожидают... ориентации поведения на определенный установленный порядок" [27, с. 536]. Или, как пишут П. Бергер и Т. Лукман, "институт исходит из того, что действия типа Х должны совершаться деятелем типа Х" [20, с. 92]. Институт, т.о., включает в себя все, что необходимо для того, чтобы в нем встречались нормы: и воля к совершению определенных действий и средства контроля за ее выполнением [подробнее См. 261, с. 116-122; 221, с. 82-98].
Среди наиболее фундаментальных институтов, осуществляющих социальную регуляцию посредством норм, чаще всего выделяют общество и государство, считая, что именно ими ассимилируется большая часть норм, встречающихся в социальной жизни. Совокупность норм, характерных для общества, называется моралью, для государства - правом. Дальнейшее деление норм осуществляется уже в рамках институциональной структуры морали и права: так появляются гражданские и уголовные нормы, нормы мужества и честности и т.д.
Эта классификация кажется вполне приемлемой до тех пор, пока мы не обращаем внимание на те различия между внутриинституциональными нормами, которые не могут быть списаны на счет различия между сферами применения морали и права. Речь идет о том, что не только мораль и право являются системами различных норм, но также имеют место разные системы морали и разные системы права. Последнее отличие настолько существенно, что полностью пререкрывает исходное. Сходство между нормами морали и права может в ряде случаев оказаться существеннее, чем сходство между разными моралями и разными системами права. Более того, иногда проведение различия между институтами социального регулирования оказывается весьма трудной задачей. Оно предполагает идею разделения общества и государства, первое из которых санкционирует нормы морали, а второе - нормы права. Очевидно, что в осознанном виде эта идея принадлежит истории европейского типа социальности и почти не встречается в других культурах [См. 98]. Поэтому в большинстве случае следует признать, что граница между институтами оказывается размытой. Размытой оказывается и построенная на ее основе классификация.
Достаточно сравнить "Законы Ману" и "Магдебургское право" и понять, что выраженные в них нормы не могут быть рассмотрены и поняты одинаково - тогда становится ясно, что общепринятая институциональная классификация в том виде, в котором она существует, никак не помогает определить и расчленить предметную область нормативного. Последнее вовсе не означает, что институциональная классификация неверна в принципе. Она вполне удовлетворительно служит методологическим целям, если речь идет о сходных системах морали и права, т.е. об институтах, имеющих общий культурно-исторический источник формирования. Вместе с тем, вызванные ею трудности классификации норм указывают на возможность дополнени