РАЗДЕЛ 2
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ПОНЯТИЯ УНИКАЛЬНОСТИ
Решая в первом разделе задачу выявления истоков становления проблемы уникального в философии и науке, мы вышли одновременно и на понимание того факта, что уникальное осознаётся лишь интуитивно. В рассматриваемом выше историко-культурном материале факты иного выхода на уникальное отсутствуют. Почему дело обстоит именно так и возможно ли вообще рациональное, теоретическое осмысление этого феномена? Эти вопросы послужат исходной точкой на пути методологического анализа уникального.
2.1. Интуиция как средство обнаружения уникального
Поскольку на интуицию чаще всего ссылаются как на средство постижения уникального, посмотрим, насколько эти ссылки можно принять и опереться на интуицию при определении уникальности как на надёжное методологическое средство. Примем при этом следующее: метод, как способ классически понимаемой научной деятельности, должен быть рациональным, общезначимым, воспроизводимым другим человеком и представлять собой ряд шагов, направленных к получению относительно однозначного результата [179, 22-23]. Следовательно, речь, в лучшем случае, может идти только о чисто субъективном средстве обнаружения, постижения, но не о методе познания в классически научном его понимании. Обращаясь к интуиции, как единственному на данном этапе нашего исследования средству постижения уникального, попытаемся "поймать" неуловимое - ухватить то рациональное, что в ней есть, а точнее, найти границы её соприкосновения с теорией.
Интуиция и теория - душа и тело научного исследования. Эту идею можно обнаружить в речи А. Бергсона на философском конгрессе в Болонье: "Если нам часто приходится иметь дело с идеями великого мыслителя, то мало помалу мы проникаемся чувством - вся необыкновенная сложность его системы - сложность, которая могла бы простираться до бесконечности - выражает лишь несоизмеримость между его простой интуицией и средствами, которыми он располагает для выражения её" [16, 6]. Это распространяется не только на систему философских воззрений, о которых идёт речь у А. Бергсона, но имеет место и в области научных исследований, где также невозможно обойтись без интуиции, как и невозможно лишь языком рациональности постичь природу интуиции. Достаточно упомянуть хотя бы классические ситуации с А. Энштейном и Д. И. Менделеевым, где в фактах научного открытия определённую роль играла интуиция учёного. А обращение к работам А. Эйнштейна [186], [187] позволяет обнаружить высказывания, сводящиеся к тому, что научная теория, не только при установлении акиоматического базиса, но и при формулировании основных определений, понятий, применяемых в данной теории, обязательно использует, наряду с логикой, как равноправное средство, интуитивное суждение, прямое внелогическое синтезирующее усмотрение истины.
В разговорной речи слово "интуиция" чаще всего употребляется для обозначения необыкновенных случаев прозорливости. Владимир Соловьёв в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона следующим образом определил интуицию: "Интуиция - непосредственное усмотрение чего-либо в качестве истинного, целесообразного, нравственно доброго или прекрасного. Противополагается рефлексии. Отрицать интуицию, как факт, невозможно, но было бы неосновательно искать в ней высшую норму философского познания. Интуитивное отношение к предметам занимает преобладающее, хотя и не исключительное место в художественном творчестве" [190, 278]. Естественно, что статья энциклопедического словаря не позволяет дать развернутой, глубокой и всесторонней интерпретации понятия интуиции. Но и из этого определения становится ясно, что интуиция, в понимании В. Соловьёва, проявляет себя в разных сферах человеческой деятельности: в науке, в религии, в системе нравственности, в искусстве; что она не предполагает дискурсивного подхода; что основная сфера проявления интуиции - это художественное творчество.
Более основательное и всестороннее видение проблемы интуиции в философии представлено в монографии В. Ф. Асмуса [5]. Автор начинает с анализа учения об интуиции в рационализме XVII века. Это учение, учение об интеллектуальной интуиции, зиждется на признании врождённых идей и априорного знания. Рационалисты XVII века понимали интуицию как высший вид интеллектуального познания, независимый от умозаключения и доказательства. Аристотелевская формула "нет в уме ничего, чего бы раньше не было в ощущении" дополняется лейбницевским "кроме самого ума", а "сам ум" обладает способностью непосредственного интеллектуального видения. Для нас именно эта способность и представляет интерес, потому что именно она "работает" при выделении из многообразного мира индивидуальных образований некоторых, именно как уникальных.
В немецких метафизических учениях XVIII века теории непосредственного знания представляют собой реакцию против рационализма как французского, так и немецкого (ученики Христиана Вольфа). Учение И. Г. Гамана о непосредственном знании подводит к тому, что непосредственное знание есть не интуиция, а вера, потому что к убеждению о существовании реального мира можно прийти лишь с помощью веры, но ни в коем разе не с помощью доказательства и интеллектуального созерцания. "Вера" у Гамана - это доверие, как к религиозному преданию, так и к непосредственным данным чувственного опыта. Но сам Гаман, как утверждает Асмус, не был ни мистиком, ни противником опосредствованного знания, что проявилось у его последователей. В этом ряду можно упомянуть и учение Ф. Г. Якоби о непосредственном знании, философия которого предвосхищает многие идеи философии жизни и экзистенциализма, и философию И. Г. Фихте с его пониманием непосредственного знания как "интеллектуальной интуиции самодеятельного я", и учение Ф. В. Шеллинга об интеллектуальной интуиции.
Отрицание рационалистической интуиции характерно и великому реформатору философии И. Канту. Но в отличие от Гамана, Якоби и их последователей, тяготеющих к иррационализму, Кант, говоря